А дальше с ними начнет происходить все то, что происходит с нами. Заразились.
Хотя может у них не будет такой повальной гаджетозависимости, может у них мозг по другому устроен... и лапки же...

Музыка приятная, спасибо

История ( глава 30 ). Новый Год

Детям мы рассказали часть правды: по дороге сломался автомобиль, пришлось добираться пешком. Про фонарь я просто сказал, что он вышел из строя, ничего не уточняя.

Половину ночи не могли заснуть. Никак. Потом был не сон – тяжкое, душное забытье, но проснулись в половине пятого, на удивление бодрые.

— Поверить до сих пор не могу, – сказала Вера, после того, как мы позавтракали и угостили кошек. Хищники вели себя прилипчиво: Плюшка не слезала с моих рук, Герцог сурово, но непреклонно требовал, чтобы Вера его гладила.

Мы ничего не обсуждали вечером накануне. Дошли домой – даже, помнится, успели зайти в дежурную булочную – вспомнили, что дома кончается хлеб. Говорили немного – о пустяках, о рутине, простые повседневные разговоры. Аккумуляторы в телефонах и фонарях не просто сели – они отказывались заряжаться. После того, как один из них полчаса простоял под зарядкой, но так и не ожил – мы решили больше не экспериментировать. Переложили погибшие аккумуляторы в герметичную стальную коробку и вынесли на холод, на балкон. Вот и пригодилась моя страсть к фонарям и батарейкам: сменные аккумуляторы, наполовину заряженные, уже через час были готовы к работе. Удивительно, но сохранилась даже часть записи моей камеры – она и в такси была активна, и её аккумулятор тоже сел. Хотя на записи ничего интересного – только что маршрут поездки можно частично восстановить.

— Мне даже кажется, что они и из нас энергию выпили, – призналась Вера. – Знаю, знаю, как это звучит. Но такого упадка сил давно не было. Что же это такое было? Что теперь делать?

И – никто не отозвался. Ни Вероника, ни те, кто говорил от имени Палпалыча. Мы специально пролистали сводки в Интернет-портале новостей города: о нашем такси ни слова. У Веры сохранилось сообщение от диспетчера – номер и марка автомобиля. Но когда Вера сама позвонила – если спросят, зачем, сказала бы, что забыли кое-что в салоне – ей сообщили, что такого автомобиля у них не зарегистрировано.

Мы долго пили чай следующим утром. Очень долго.

Наконец, осознание пришло ко мне. Не очень приятное.

— А чего мы ждём, собственно? – посмотрел я в глаза Веры. – Чтобы нас поздравили, что мы успешно сами отбились? Не медаль же они нам выдадут. Если они ждут, как мы будем сами справляться, то сейчас любой звонок или просьба о помощи – однозначно признак слабости.

— Да, всё верно, – вздохнула Вера. – И всё равно хотелось бы хоть какого-то внимания. Получается, мы теперь больше видим и знаем – и нас видят и о нас знают те, кто раньше не обращал внимания. И вполне могут поймать, ещё какую-нибудь пакость сделать. Видимо, эта книга очень много значит для них.

— Но у меня нет ощущения, что если показать им книгу, то от нас отстанут.

Вера покивала.

— Да. Глупо, конечно. Просто живём дальше. Нам сказали быть предельно осторожными – будем стараться. У меня сегодня важный разговор с шефом, по поводу защиты. А вечером будет звонить Мерсенн – они там обустраивают мою будущую лабораторию. Дети! – позвала Вера, посмотрев на часы. – Отвлекитесь уже от ваших архивов. В школу через пятнадцать минут.

— Мы знаем, мама! – они оба вбежали на кухню. Посмотрели нам в глаза, поочерёдно.

— Мама, у вас правда всё хорошо? – тихо спросила Аня. Мы с Верой переглянулись, и Вера кивнула.

— Да, солнышко. Теперь всё хорошо. Если можно, не расспрашивайте, что случилось вчера. Мы как-нибудь потом расскажем.

Дети кивнули – и, похоже, инцидент был исчерпан. За исключением потери сотни крохотных кубиков – невелика потеря, что уж говорить – мы легко отделались.

* * *

Помню, читал одну приключенческую книгу: на описание важных для героя переживаний – думаю, за минуту всё это случилось – у автора ушло две полных страницы.

А на следующей строке было: “Прошло десять лет”.

С нами случилось примерно так же. Мы исподволь ожидали, что будут ещё похищения, засады, нападения. Звонки хотя бы. Ан нет – вообще ничего. Дети, по своей инициативе, осматривали ежедневно лестничную площадку, а по выходным мы вместе осматривали чердачное помещение. Пару раз я видел в отражении Марию-Антуанетту – вполне живую, бодрую и здоровую, с драгоценным ожерельем – и всякий раз она едва заметно кивала головой – то есть за нами всё-таки присматривают. Занятно, но после каждого такого раза я чувствовал себя спокойнее. С нами творилось безумие, но в нём всё же была система, и часть её мы успели осознать.

Каждый день – последний день. Каждый час – последний час.

В одном из полюбившихся мне сериалов – увы, смотрю некоторые, есть такая слабость – было сказано, что каждое рождество – последнее рождество. Мы посмотрели эту серию тем самым вечером, после чудесного спасения из такси. Так и жили с тех пор. По крайней мере, старались.

Через неделю со мной вновь связался тот самый учёный, и я провёл с ним уже куда более длинный разговор. Выяснилось, что работает он – вот совпадение – в том же самом здании, где Дарму выделил Вере новую лабораторию. Поскольку теперь у меня уходило вчетверо меньше времени, чтобы готовить для Главного отчёты по самотёку – стало ясно: пора. Нет времени ждать. Каждый год – последний год.

Мы и не ждали. Дети не расставались с очками; они восторженно рассказывали обо всём необычном, что видели в них, и записывали – мы все теперь вели дневники. Я проконсультировался со специалистами в области безопасности, и наши дневники, в зашифрованном виде, теперь сохранялись во множестве копий, в том числе электронных. Каждый из нас, если захочет, сможет отыскать их. Пусть остаётся память, весь каждая минута – последняя минута.

Помимо здоровья, которое в нашем возрасте медленно, но верно уходит, к нам вернулись и все прежние привычки, которыми мы жили пятнадцать лет назад. Мы больше стали ходить пешком, чаще обсуждали разные интересные темы. Полностью перестали смотреть телевизор и подвергаться СМИ в целом: там слишком мало подлинной информации, и слишком много всего прочего. Перестали посещать “фастфуды” и вернулись к здоровому питанию. И наконец-то запланировали отпуск на море, следующим летом – сколько можно откладывать, ведь каждое лето – последнее лето. Мы не говорили так вслух, ни между собой, ни с детьми. Но иногда пересматривали ту самую серию, про последнее рождество.

И как-то сам собой “подкрался” Новый Год. Ну не то чтобы неожиданно – буднично. Теперь я знал, что за нами всё-таки присматривают. Просто так смотрят, или охраняют от чего-то – неважно. Важно, что мы на виду (кто бы сомневался), а значит – стоит полагаться на собственные силы.

...Выигрыш в лотерею мы в основном потратили на благотворительность. На целевую: просто так отдавать деньги неясно кому не хотелось. Но мы поддерживали оба приюта – и тот, откуда в своё время взяли Плюшку, и другой – откуда взяли Герцога. А также клинику Филатовой – в том, что деньги там пойдут хотя бы в основном на помощь животным, мы не сомневались.

* * *

За два дня до Нового Года позвонил Палпалыч. Ну то есть “связной”, говорящий от его имени. По традиции, такие звонки мы теперь принимали с Верой по громкой связи. Детей пока что не приглашали – расскажем, повторяла Вера, обязательно расскажем. Но есть пока что чувство, что лучше не сейчас.

— Готовитесь к Новому Году, Константин? Полагаю, ваша супруга нас слышит – поклон ей!

— Спасибо, Павел Павлович, или кто вы на самом деле, – отозвалась Вера. – Всё ждёте от нас звонка?

— Готов ответить в любой момент. Мы и в самом деле не навязываемся. Но знаете, всё казалось, что вы чего-то ждёте. Если моего звонка – то мне это в радость.

Вот сейчас я не мог понять, с кем именно говорю – сейчас отчётливо слышались интонации именно моего школьного учителя.

— И вас с наступающим, Павел Павлович, – сказал я. – Как ваше здоровье?

Он добродушно рассмеялся.

— Думаю, вы и сами, Константин, понимаете. Как в том старом анекдоте – “не дождётесь”. Шучу, конечно. Со здоровьем всё настолько хорошо, насколько возможно. Вы ведь уже поняли, что ваши новые знакомые тоже первым делом поправляют своим, скажем так, коллегам здоровье.

— Вы за нами следите?

— Только то, что можно найти о вас в прессе, или в Интернете. Рад, что вы возобновили научную работу. Я действительно рад.

Чего же он хочет?

— Полагаю, вы хотите поговорить со мной с глазу на глаз. Если не секрет, о чём?

— Я заметил, что вы едва не попали в автомобильную катастрофу. Заметил, что с вами были и другие приключения – и что за вами по-прежнему следят. Я могу поделиться с вами соображениями, кто за вами следит, и как от этого избавиться.

— А взамен?

Снова добродушный смех.

— Мы не вербуем вас, господин Загорский. Мы помогаем. Безвозмездно. Как вы с супругой помогаете клинике госпожи Филатовой.

Ого! Мы ведь вносили всё наличными, и не афишировали. Откуда знает?

— Где и когда? – спросил я напрямую.

— Помните то место, где вы чаще всего встречались с Верой Геннадьевной, пока не стали жить вместе?

Откуда он знает??

— Помню, – согласился я. Судя по широко раскрытым глазам Веры, она тоже поражена. – Мне интересно, откуда вы об этом знаете.

— За нами всеми есть мелкие ошибки, Константин. Например, слишком часто делимся воспоминаниями в социальных сетях.

Уел, ничего не скажешь.

— Хорошо. Я знаю это место. И кого мне там ждать?

— Вы поймёте. Она больше всего похожа на учительницу – старой, советской ещё закалки. Первой её фразой будет “Я от Палпалыча”.

— А в правой её руке будет тридцать три горячих утюга, – не удержался я.

Снова добродушный смех.

— Нет, я предполагал, что трость. Но если вам милее утюг, пусть будет утюг.

— Да нет, пусть будет трость. И когда?

— В любой момент. Хоть сейчас.

Я посмотрел на часы. Посмотрел в глаза Веры. Та кивнула.

— Через полчаса, Палпалыч. Раньше могу не успеть.

— Договорились, Константин. С наступающим вас и вашу семью!

— Мы что, правда рассказывали где-то в соцсетях, когда и как познакомились? – спросила Вера, когда я положил трубку. – Ну-ка, ну-ка... – Она вчитывалась в мелькающие на экране монитора строки. – Вот чёрт! И правда, я зачем-то рассказала, когда с подружкой общалась. Сегодня же сотру.

— Поздно уже. Помнишь основное правило Интернета – он ничего не забывает.

Вера покивала.

— Давай проверим твою камеру и всё остальное снаряжение. Я всё равно немного волнуюсь. Ты осторожнее там, хорошо?

* * *

В какой-то момент – примерно через неделю после той злополучной поездки на такси – мы вдруг начали экипироваться, приобретать или мастерить всякие полезные мелочи. Теперь при мне всегда не только несколько “банков энергии”, в изолирующих металлических коробках, но и разъёмы для электронных устройств, спички и зажигалки, моток верёвки, “швейцарский нож” – складной набор инструментов. Я напоминал самому себе Тартарена из Тараскона. Только что в каблуках ещё не было тайников, да не таскал с собой верный мушкет, по понятным причинам. Вдобавок, кольцо из карбида вольфрама – один из самых прочных материалов. Одна из его кромок достаточно заточена, чтобы резать стекло – ну или что там придётся резать.

Не агент 007, конечно, но все полезные мелочи с собой. Правда, весят они немало, и заботиться о них нужно. Но с ними я чувствовал себя спокойнее. Примерно такой же арсенал теперь и у Веры, и – попроще и полегче – у детей. Но главное – фонари и батареи. Раз свет помогает против вероятного противника – да будет свет! Много света!

И зеркало. То самое, карманное, я так и ношу теперь с собой, в чехле – достаточно мягком внутри, чтобы не повредить – и достаточно жёстком снаружи, чтобы даже при сильном ударе не разбить.

Я проверил арсенал и, надев пуховик – морозы в конце декабря выдались знатные – отправился на встречу.

Мы с Верой долгое время встречались, и шли – гулять, общаться – на пустыре. Сейчас это парк, но тот самый кусок бетона так и остался, весь уже исписанный граффити. Если я не ошибся, именно там появится таинственная женщина, похожая на советского времени учительницу.

...Ждать пришлось недолго. Я вроде бы смотрел по сторонам, но так и понял, откуда она взялась.

— Я от Палпалыча, Константин Сергеевич.

Я медленно повернулся.

Ничего похожего на пожилую, советского времени учительницу. Вполне молодая, черноволосая и смуглая. Но при этом в “старорежимной” шубе и, действительно, с тростью. Я машинально провёл пальцами по дужке очков – увидел, едва заметно, другого человека на том же месте – смутно, слабо различимый силуэт. И вот это действительно описанная пожилая женщина. Однако!

— Вы не похожи на учительницу советских времён, – сказал я.

— А ваши очки явно куплены не в магазине, – ответила она, улыбаясь. – Что ж, давайте без масок, так даже проще.

— Как мне к вам обращаться?

— Марина Остапова. Можно просто “Марина”.

— Вы ведь сказали, без масок?

Она улыбнулась во весь рот и подошла поближе. Теперь до неё три шага.

— Так написано у меня в паспорте. Вы снова правы, это рабочий псевдоним. Подлинное имя вы узнаете, если согласитесь взаимодействовать с нами.

— Сотрудничать? Так это называется?

— Нет, просто взаимодействовать. У нас мало времени, Константин Сергеевич. Нет, сейчас вам ничто не угрожает. Просто через пятнадцать минут здесь станет людно, а я предпочитаю общаться без свидетелей. Сейчас нас никто не видит, не слышит и не замечает.

— Знаете соответствующее заклинание? – не удержался я. Марина, или как её звали на самом деле, улыбнулась.

— Технологии, Константин, только технологии. Магией занимается другое подразделение. Давайте к делу. Я заметила, что вы носите фонари – первое, что вы сделали, когда я поздоровалась, это взялись за фонарь.

— Верно, – пожал я плечами.

— Если собранные сведения верны, то я могу предположить, с кем вы имеете дело.

Она вкратце описала танабронов – повадки, типичные ощущения от них. В основном всё совпало.

— И как от них избавиться?

— Они не относятся к разумным существам, Константин. Это эффекторы, марионетки – разума в них не больше, чем в механизме.

— То есть кто-то ими управляет?

Марина кивнула.

— Поэтому бороться нужно не с ними. С теми, кто управляет. Сожжёте теневика – просто придёт новый. Но и от теневиков есть несколько простых средств.

— Солнечный свет?

— Да, любой яркий свет видимого диапазона, а лучше всего – ультрафиолет. Он разрушает их структуру. Теневики боятся некоторых животных – мы до сих пор не понимаем, почему.

— Кошачьи, – предположил я. Марина вновь кивнула.

— И главное. Они очень чутки к электромагнитному излучению в целом. Собственно, так они вас и находят.

— Ходить в шапочке из фольги? – снова не удержался я. Марина зубасто улыбнулась.

— Можно и так выразиться. Знаете про клетку Фарадея? Достаточно слоя алюминия в два миллиметра, или больше, или слоя стали вдвое меньшей толщины. Теневик быстро потеряет след и отправится вас искать в случайном, если можно так сказать, направлении. И ещё: они чувствуют сильные эмоции. Чем спокойнее вы, тем труднее вас обнаружить.

— Негусто, – сказа я. – Но может помочь, спасибо. Так всё-таки, что вам нужно?

— Чтобы вы – вы и ваша семья – жили долго и счастливо. Только это. Трудно поверить?

— Через семь часов Новый Год, Марина. Я во многое могу поверить. Какое вам нужно “взаимодействие”?

— Просто поддерживайте связь. Павел Павлович будет звонить вам иногда – нет, именно он сам. Он в курсе наших дел.

И снова ледяной ручеёк по спине.

— То есть он тоже...

Марина кивнула в который уже раз.

— Он видит и замечает многое из того, чего не видит большинство людей вокруг. Как и вы, он отказался сотрудничать с нами, но не отказался общаться. Обращайтесь к нему, если вдруг потребуется помощь.

— И если он попросит помощи...

Марина кивнула.

— Именно так. Большего не потребуется – оставайтесь на связи.

— Хорошо. Обещать не буду, но постараюсь. А чем вы занимаетесь? Ну, ваша организация, или что это такое?

— Счастьем человеческим, – пожала плечами Марина. – Я думала, вы и сами догадаетесь. Удачи вам – и с Новым Годом!

— С Новым Годом! – Я пожал протянутую руку и наблюдал, как Марина быстрым шагом удаляется по одной из тропинок. Интересно, куда делась её трость? Вроде бы всё время держала в руках!

Смех, шум, возбуждённые голоса. Действительно, в мою сторону двигалась ватага молодых людей. Они несли коробки, и почти сразу стало ясно, что это фейерверк. Всё верно, ближайшие несколько минут здесь будет очень шумно. Я помахал им и поздравил с наступающим – меня поздравили в ответ и попросили не уходить, ведь сейчас будет очень весело!

Я задержался ещё минут. Было и весело, и шумно, и красиво – в небе над головой расцветали огненные одуванчики, проползали пылающие облака, сыпался горящий снег. Изредка отзывалась сигнализация чьего-то автомобиля – что поделать, взрывы в небесах и громкие, и раскатистые.

Домой я пришёл в отличном настроении.

* * *

Новый Год прошёл, как и предполагалось – весело и сумбурно. Я рассказал Вере про встречу, запись с камеры смотреть не стали – потом, всё потом!

Всё было. Праздничный стол, звонки обоим комплектам бабушки с дедушкой, звонки и SMS от друзей, даже Главный позвонил и поздравил, что случалось с ним нечасто. И то сказать – по его словам, я отыскал как минимум три стоящие книги. Так что и премия будет – заслужил.

Мы выслушали поздравление главы государства, выпили кому что можно: нам с Верой – шампанское, детям – газированный виноградный сок, кошкам налили кефира, который они очень любят. Словом, на славу.

Подарки для детей – у нас в шкафу. Год назад мы перестали упоминать Деда Мороза – а дети не были в претензии. Понятное дело, что выросли из этой сказки, но ни разу не высказали нам на этот счёт. И хорошо. Так что завтра просто вручим – если не получится оставить под ёлкой.

...Мы с Верой проснулись от странного шума. Не сразу удалось понять, что это. А когда поняли, не поверили – колокольчики, скрип полозьев о снег и удаляющийся добродушный смех. Когда мы ворвались в гостиную, где стояла новогодняя ёлка, дети вбежали в неё из другого дверного проёма – и тоже, набросили на себя что под руку подвернулось.

Морозный воздух всё ещё висел в гостиной – я отчётливо помню пар изо рта, когда я выдохнул. Прямо под ёлкой стояли четыре крупные коробки, перевязанные разноцветными лентами.

— Папа? Мама?! – на лице Ани и восхищение, и негодование одновременно.

— Это не мы, – покачала головой Вера. – Наши подарки в шкафу.

— Наши тоже, – сказал Денис. – Но если не вы, то кто?

— Ёлочные игрушки! – указала Аня. – Видите?! Денис, выключи свет!

Брат повиновался – и мы увидели, что на каждой ёлочной игрушке светится яркая надпись “С Новым Годом!”. Свечение постепенно угасало, пока не пропало совсем через пару минут. Теперь светились и переливались весёлыми огоньками только гирлянды. Вера вновь включила свет.

— Смотрите! – показал Денис. Герцог и Плюшка сидели неподалёку от ёлки и, жмурясь, смотрели на весёлые огоньки. – Они так и сидели здесь!

— И, похоже, они знают, кто это был, – добавила Вера. – Знаете, верно? Но не скажете. Мадам? Ваша светлость?

Кошки переглянулись – мы все это увидели – и, подняв хвосты трубой, степенно направились на кухню, бок о бок. У порога, проходя мимо детей, Герцог оглянулся и недовольно мяукнул. Что встали, негодные рабы? Угощайте ваших хозяев! Живо!

Мы все рассмеялись.

— Я накормлю их! – крикнула Аня, бросаясь следом за кошками. – Только не открывайте без меня!

— Ну, раз такое дело... – Я прошёл в нашу с Верой комнату и принёс из шкафа наши подарки детям. Денис тем временем сделал то же самое.

— Знаешь, мама... – Аня вернулась из кухни и потупилась, на долю секунды. – А я всё равно верю в Деда Мороза. Можете смеяться!

Мы не смеялись. Мы просто обнялись и долго стояли так – в гостиной всё ещё было морозно, но нам было тепло и радостно.

С Новым Годом!

(продолжение следует)

Здорово!

ух как классно!
Дед Мороз - это просто супер!
Теперь сломаю себе голову - что там в коробках???

Как хочется узнать про подарки....

История (глава 31 ). Соглядатай

Вопреки нашим предчувствиям, и новогодние каникулы, и остаток января прошли вполне буднично. Никаких внезапных звонков. Ничего особо нового – ни в очках, ни без них – мы не увидели. Два раза звонил Палпалыч – но сам, если можно так выразиться. Просто говорили с ним о разном, он всячески одобрял, что я решил вернуться к науке, пусть даже спустя столько лет.

Защита диссертации у Веры также прошла вполне буднично и предсказуемо. Я сразу сказала шефу, что ухожу из института, сказала Вера, и знаешь что? Не то что скандала – вообще ни одного худого слова! Чуть не пылинки с меня сдувает! Мне вот интересно, отчего он таким стал? Мерсенн с ним потолковал, лично Дарму? Что-то ещё? И в лаборатории у меня скандалы прекратились. Милейшие люди! Я-то понимаю, что их уже не переделать, и отлично знаю, кто на что способен, но теперь я туда хожу с удовольствием – приятно стало работать! Даже немножко неловко теперь уходить.

Мы сходили к детям в школу и посмотрели на создаваемый музей. Помещение выделили в подвале – здание кирпичное, добротное, комната – когда-то там был склад всякой всячины – оказалась на удивление сухой и уютной. Экспонатов там уже порядком – помимо зеркал, там всё, что относится к истории их изобретения и использования. Жаль Антипова, конечно – пропал без следа – а вот его коллега, второй знакомый наш антиквар, слово сдержал – в коллекции музея теперь немало разных зеркал, и некоторые из них отнюдь не дешёвые. Есть и пара небольших зеркал мануфактуры Осокина – подлинная ценность коллекции, если не считать нескольких металлических зеркал, подарков из других музеев.

Учительница физики, “физичка”, хоть и пожилая, к работе над музеем подошла весьма основательно. Видно было, как она гордится и самим музеем, и школьниками, которые помогли его создать.

— У вас очень, очень талантливые дети! – сказала она нам с Верой. – Признаться, я уже чувствую, что отстаю от них – память ведь уже не та. В середине февраля ожидаем визит лично губернатора. Обязательно приходите!

— Мы придём! – пообещала Вера. – Обязательно! Спасибо вам, Римма Васильевна!

* * *

Я теперь часто сидел за компьютером, брал в руки игральные кости и высыпал на стол. Это здорово успокаивало.

В тех коробках “от Деда Мороза” оказались очень странные подарки. Коробки не были подписаны; но мы странным образом поняли, кому что предназначено.

В одном оказалась расписная деревянная шкатулка, а в ней – деревянные игральные кости – кубики. Я точно помнил, где видел их прежде: в советское ещё время, в одном из сувенирных магазинов. Я мечтал о них всю свою школьную жизнь. Кубики продавались в точно такой же шкатулке, и было их там шесть штук – два из совсем светлого дерева, два потемнее, и два совсем чёрных. Каждый выходной я подходил к витрине того магазина и смотрел, мечтал... И роспись на шкатулке такая же – тогда, в детстве, всю её я не видел: за шкатулку было не заглянуть – но там были изображены географические карты. Что за карты, каких мест – не понять. Теперь я увидел, каких – воображаемые страны, которые придумали картографы античности. Судя по ним, мы живём в Гиперборее.

И именно эта шкатулка была в одной из коробок. Я открыл её – и нахлынуло. Я вспомнил запах в том магазине – сандал, этот аромат я запомнил на всю жизнь. Стоило взять кубики в руку, почувствовать их вес и гладкую поверхность, вдохнуть едва слышный запах прошлого – и я снова видел себя по ту сторону витрины, мечтательно глядящего на кубики. Мечта сбылась. Что такого, спрашивается, в этих кубиках? Но я держал их в руках, и был счастлив. Просто так, беспричинно.

В другой коробке оказалась статуэтка кошки. Тоже деревянная, расписная – кошка умывается: сидит, и проводит языком по подушечке правой передней лапы. Вера никогда не рассказывала, что это за статуэтка такая – но держала её в руках, и видно было, что грезит наяву. Видимо, что-то хорошее связано именно с этой статуэткой.

Ане досталось жемчужное ожерелье – и тоже: стоило ей взять украшение, как глаза её затуманились, на лице проступило восхищение. И снова загадка: почему именно оно? Ни в одном магазине мы не видели такого, Аня никогда ничего такого не просила. Тридцать шесть крупных жемчужин на чёрной нитке. Что они означали? Почему? Я потом расскажу, пообещала Аня, не сейчас, ладно?

Денису достался компас. В его случае понятнее: было время, когда они с сестрой подолгу играли в самые разные воображаемые путешествия – в том числе и на корабле. И вот примерно такой компас мы видели как-то раз – один только раз – в одном из сувенирных киосков. Пообещали Денису купить его на день рождения – но компас бесследно исчез. Сколько горя мы увидели в тот день! И вот он – компас, который положено называть с ударением на последнюю гласную – и видно, что и Денис счастлив, получив его.

С теми подарками, что подарили мы сами, всё намного проще. Простые, совершенно функциональные – мы ведь знаем, какие мелочи кому могут пригодиться. Я получил очередной, самый мощный теперь в моей коллекции, фонарь. Вера – новый комплект ювелирной эпоксидной смолы и всевозможных добавок к ней – для её хобби. Денису мы подарили новый микроскоп, а Ане – планшет, на свой прежний она нечаянно наступила.

...Я вновь и вновь брал все шесть кубиков в горсть – крупные, едва помещаются в ладони – и бросал на стол. Если я старался думать “ни о чём”, кубики падали случайным образом. Стоило просто вспомнить о “зазеркальной книге”, даже не пытаясь мысленно произнести её название – и кубики начинали падать одной гранью. Я старался не увлекаться: уже ясно, что случилось бы потом. Сложное умение, “думать ни о чём” – прогонять из памяти навязчивые образы. Пришлось научиться.

— Завтра начинаю исследовать наши зеркала, – сообщила Вера как бы между прочим. – Уже в новой лаборатории, на современном оборудовании. Стальной шкаф там уже есть, ключи только у меня, я договорилась. Подойдёшь, посмотришь?

— У меня как раз встреча с моим научным руководителем в два часа. Потом зайду. Я ошибаюсь, или тебе только что звонила Филатова? Что-то случилось?

— Нет, просто предлагает свозить кошек в их клинику, “на техосмотр”. Договорились на послезавтра.

— Постой, это же проводы масленицы. У детей в школе целую культурную программу составили, Аня и Денис хотят всё посмотреть.

— Я на утро записалась. Программа начинается в полдень – как раз успеем. Денис пообещал помочь – мы потом кошек домой, а сами – в школу. Аня сказала, там в музее нужно с чем-то помочь – экспонаты расставить, что-то ещё.

— Ясно, – кивнул я. – Активный отдых. Что ж, я помогу, вместе быстрее управимся.

Вера кивнула в ответ.

— Как у тебя работа продвигается?

— Вот как раз это и будем обсуждать. Похоже, я придумал неплохую оптимизацию одного из алгоритмов упаковки данных...

Следующие полчаса пролетели в активном обсуждении – Вера достаточно разбирается в математике, чтобы мои объяснения не звучали китайской грамотой.

* * *

Лаборатория Веры походила на рабочее место “Q”, оружейника из фильмов про Джеймса Бонда. Всё и непонятное, и внушающее трепет. Часть анализов уже завершена – взяты и проанализированы образцы материалов (рамки, отражающего слоя, и самого стекла), по отражению восстановлена микроструктура отражающего слоя. И вот тут первая неожиданность: он вовсе не гладкий; на поверхности – периодическая мозаика из углублений – такие на светоотражающих элементах, катафотах. Более того, на каждой треугольной грани каждого элемента есть ещё меньший элемент такого же типа.Типичный размер самого крупного элемента – сто восемнадцать микрометров. И вот грани этих элементов практически идеально гладкие!

— Ума не приложу, зачем это, и как Осокин такого добился, – пояснила Вера, с удовольствием глядя на моё потрясённое лицо. – Представляешь? Конец девятнадцатого века, и вдруг такое! Ой, извини!

Она поднесла к уху мобильный – служебный, личными здесь не пользуются – и, извинившись, покинула лабораторию.

Я остался в этом храме науки один на один с техникой и обоими “подопытными” – зеркалами. Не считая третьего, которое у меня в сумке.

Вот это – наше; его приобрели когда-то предки Веры, и в итоге спрятали на чердаке. А вот это, рядом – из магазина Антипова. Я не сразу осознал – передо мной то самое зеркало, возле которого я “провалился в зазеркалье”. Воспоминания ничуть не потускнели; я прикоснулся к шершавому лаку рамки, почувствовал слабый, но несомненный запах клея – Антипов успел отреставрировать раму – и воспоминания нахлынули.

Буквально. Как в то раз – подняло жаркой неодолимой волной и понесло, понесло на каменистый берег. С трудом удалось удержаться на ногах, я помотал головой.

Схлынуло.

Я снял с пояса свой новый фонарь – вспомнив почему-то, насколько тщательно проверяла его охрана – и направил ослепительный белый луч внутрь зеркала.

Он не отразился! Луч словно провалился внутрь, я готов был поручиться, что вижу, по ту сторону зеркала, тот самый “зазеркальный магазин”. И вновь нахлынуло – чтобы устоять, я схватился левой рукой за раму зеркала.

* * *

Не сразу пришёл в себя – и понял, что прямо в лицо мне бьёт ослепительно-белый луч – его яркость ощущалась физически. Я отвернулся, и понял, где я.

“Зазеркальный магазин”. А по ту сторону зеркала – что меня ничуть не удивило – я сам, направляющий луч фонаря внутрь. Я оглянулся – воздух словно пропитан тьмой, она ощущается – липкая, клейкая на ощупь, неприятная. И воздух словно полон пыли – вырывающийся из зеркала поток света упирался в противоположную стену. Там, где луч коснулся пола, пол стал чист – никакого мха. Ау самой границы с освещённой областью, мох на глаз усыхал, съёживался и рассыпался.

— Мерзость, – услышал я свои собственные слова. И замер, прислушиваясь. Нельзя здесь оставаться, уходи! Не знаю, чей это голос, но он ощущался почти физически. Уйти? Как тогда – прижать ладони к рамке зеркала?

Я оглянулся и вздрогнул. Витрина. За ней было полно человекообразных фигур – они стояли сплошной стеной, и явно смотрели на меня. Свет! У меня ведь должен быть фонарь, раз он есть по ту сторону зеркала! Я провёл руками по поясу, пошарил по карманам... и понял, что здесь у меня та же одежда и те же предметы, что были в тот, предыдущий раз. Как такое возможно?!

Так и должно быть, пришла мысль. Если это не сон, а некая другая часть реальности – так и должно быть. С чем вошёл, с тем и остался. Я снял с пояса тот, прежний фонарь – в моей реальности, по ту сторону зеркала, он погиб, когда я осветил им призрачного водителя. А здесь он цел и невредим! Я направил его в сторону витрины – тени по ту сторону бросились прочь – и нажал на кнопку.

Вместо яркого белого конуса из фонаря вырвался едва заметный желтоватый. Сел аккумулятор? Но как такое возможно?!

Удар. Тени ринулись к витрине – поняли, видимо, что моё главное оружие не действует. Ладно. Надо возвращаться, потом будем думать. Эх, жаль не передать содержимое памяти камеры, которая всё ещё прицеплена к моему карману здесь туда, в реальный мир. Хотя... кто сказал, что не передать?

Удар. Кулаки бьют по витрине. Мне показалось, или я слышу хруст и треск?

Я оглянулся... и заметил книгу. Мысль пришла в голову внезапно – уничтожить. При всём моём поклонении перед литературой, эту конкретную книгу нужно устранить. Не станет её – нашу семью оставят в покое. Не знаю, отчего я был уверен в своей правоте – но в тот момент я свято в это верил.

Я схватил книгу, другой рукой пошарил в кармане. Вот она, зажигалка!

Не получается. Не хочет зажигаться – десять неудачных попыток. Ладно, есть ещё спички.

Та же история. Не хотят загораться. Что же делать? Я оглянулся – на витрине, теперь я это вижу, начали появляться трещины. Надо срочно что-то придумать!

А если...

Не знаю, откуда пришла эта идея. Я взял книгу и, шагнув к зеркалу, подставил её под луч света. Книга отчётливо задымилась, начала разогреваться – вся целиком. Я взял её за переплёт и раскрыл так, чтобы подставить страницы под луч.

Книга вспыхнула. Вся сразу, как факел – я едва успел отбросить её прочь. Она горела, лёжа на полу, нестерпимо ярким пламенем, жар ощущался шагов за пять – словно не бумага, а термитная шашка.

Прошло секунд десять – и книги не стало. А в воздухе повис отчётливый, горьковатый и едкий запах дыма.

Треск и скрежет. Витрина долго не выдержит. Я бросился к зеркалу – воздух отчего-то стал вязким и плотным, словно меня не желали отпускать – и последнее, что запомнил – ярко-белую вспышку.

* * *

Я очнулся и понял, что сижу на полу, а рядом Вера и, похоже, здешний врач. Меня держали за руку.

— Всё в порядке, – заключил врач. – Ничего страшного. Я бы сказал, тепловой удар – все симптомы налицо.

— Откуда?! – поразилась Вера. Врач развёл руками.

— Вам следует посидеть спокойно, господин Загорский, а лучше – отдохнуть лёжа. Проводить вас в комнату отдыха?

— Благодарю, я сам. – Я принял предложенную руку и понял, что переоценил своим силы. И впрямь, мутило так, словно я заснул на палящем солнце. – Спасибо!

— ...Я вошла, и вижу, что ты стоишь – а по ту сторону зеркала что-то другое. – Вера протянула мне очередной стакан воды. Пить хотелось – сил нет, словно я весь день шагал по пустыне, под жарким солнцем. – И за твоей спиной кто-то есть. Кто-то чёрный – ты понял. Я включила прожектор...

— Луч ушёл в зеркало, но не отразился.

— Верно. А потом схватила тебя за плечи – и ты просто свалился. Сама упала – хорошо ещё, ничего не повредили. А зеркало стало просто зеркалом. Костя, что произошло?

Я рассказал. Вкратце. Вера слушала, и я видел – верит во всё, что говорю. Ни следа недоверия.

— Мне нужно вернуться в лабораторию, – поднялся я на ноги. – Есть одна мысль.

— Ты уверен? Может, просто уберём второе зеркало, подальше от греха?

— Уверен. Я что-то упустил – не могу вспомнить.

Вера покачала головой.

— Я включу запись, – сказала она. – Согласен? Все камеры. И буду держать прожектор наготове.

* * *

Я подошёл к “нашему” зеркалу – отражение улыбнулось мне, когда я ему улыбнулся. Вера стояла позади, наблюдала запись на небольшом дисплее камеры. Хорошая здесь камера – и разрешение будь здоров, и режимы съёмки такие, что нам и не снились.

Что-то я упустил. Я точно так же подошёл вначале к нашему зеркалу, посмотрел в глаза отражению, и...

Ну да, конечно. “It thinks”. Фраза словно всё это время вертелась на языке, а теперь её и слышно стало. Почти по-настоящему слышно.

— It thinks, - произнёс я, и зеркало осветилось изнутри. Вера вздрогнула, я заметил, но от камеры не отошла. Я вновь посмотрел в глаза отражению. Тот же я. Или другой? Отражение неуловимо отличалось от меня, но вот чем? При этом вело себя, как и положено отражению. Я сделал шаг в сторону и посмотрел в то, второе зеркало. На вид – стало обычным зеркалом.

— It thinks, – произнёс я. Понял, что не могу выразить чувство словами – формулировка пришла в голову через несколько секунд. Зеркало словно сопротивлялось. Оно не хотело, чтобы я в него смотрел, чтобы...

— It thinks! – произнёс я громче, глядя в зеркало. Словно горячим ветром дунуло из зазеркалья – моё отражение никуда не делось, но позади меня в отражении стремительно сгущалась мгла.

— It thinks! – сказал я твёрдо, и взял зеркало за раму обеими руками – попытался взять. Невидимая сила продолжала отталкивать меня, я изо всех сил старался дотянуться, и послышался вначале вой – словно сотня собак взвыла от тоски и страха – затем низкий, неприятный гул.

Мои ладони коснулись рамы. Давление исчезло, исчезли все посторонние звуки – и зеркало осветилось изнутри. Я заметил, как с его поверхности – со стекла – исчезают крохотные сколы, трещинки, неровности. Я оглянулся. Вера медленно шагнула в сторону – отошла от камеры.

— Костя, – сказала она медленно, не сразу совладав с голосом. – Они показывают одно и то же!

Я посмотрел – зеркало, у которого я стоял, отражало именно то, что в лаборатории. А когда я посмотрел во второе...

...вместо левой стены и всего того, что должно отразиться, увидел ровно то же – словно на оба зеркала шла трансляция с одной и той же видеокамеры.

Я полез в сумку и достал то зеркало, что ношу с собой. Я не удивился, осознав, что и оно включилось в общую “трансляцию”. Вера вернулась к камере и махнула мне – подойди. Я подошёл, чтобы записалось то, что видно в карманном зеркале.

Мы не осознали, когда всё кончилось. Когда все три зеркала стали нормальными, обычными – когда принялись отражать именно то, что им положено. Это случилось без предупреждения, внезапно.

— ...Всё есть в записи, – сказала Вера, просмотрев воспроизведение на дисплее камеры. – Нам это не приснилось. У тебя было такое выражение лица... что ты ощущал?

Я рассказал. Вера выключила камеру, и, прогулявшись к стенду, набросила плотную, чёрную штору поверх каждого зеркала. Видно было, что ноги держат её с трудом.

— Не знаю, что и сказать. – Вера приняла мою руку – видно, что потрясена. – Одно знаю, опыты на сегодня закончены. Идём домой. Нужно подумать, как следует подумать.

— Знаешь что? Сними шторы и оставь освещение. Можно?

— Можно. Только на вахте нужно сказать. Тогда я и запись тоже оставлю – пусть камера всё фиксирует.

* * *

Дома Вера отправилась на кухню: лучший способ бороться со стрессом – испечь что-нибудь вкусное. По её словам. Я проверил, что от Главного писем нет – и пошёл умываться. Всё ещё сухость во рту, всё ещё ощущение обезвоживания. Откуда, ведь в лаборатории комнатная температура и комфортная для человека влажность?!

Я не сразу понял, что чувствую чей-то взгляд. Оттуда, из зеркала, перед которым бреюсь, умываюсь, и так далее. Я поднял взгляд... и снова давление. То самое. И слово, с обложки сгоревшей книги, начало приходить на ум.

— It thinks, – сказал я, и повторилось примерно то же, что в лаборатории – с первого раза. Я уже не удивлялся, наблюдая, как затягиваются, залечиваются дефекты на поверхности зеркала. И снова – что-то неуловимое, и вот передо мной просто зеркало. Самое обычное.

— ...Вера, – позвал я её, когда пирог поместили в “печку”. – Мне нужны все зеркала. Все, которые есть у нас в доме. По очереди. И, если не трудно – постой рядом. С фотоаппаратом.

(продолжение следует)

Ну блииииин.... опять на самом интересном месте! Конец поста - прям как серпом по... сами понимаете чему. Хоть у меня этого и нет - но вот прям физический дискомфорт! Подсадили нас )

У меня были хорошие наставники - Александр Дюма, Жюль Верн, многие другие.

В детстве отец читал мне на ночь "Таинственный остров". Каждый вечер по одной главе. Ровно та же история - не что чтобы лучше спалось, а иной раз наоборот: ну ёлки зелёные, а что ж дальше? Как они выкрутились?!

История ( глава 32 ). Гори, гори ясно!

Утром начались хлопоты: попробуйте уговорить кошку по доброй воле залезть в переноску, “кошачью клетку”. Пусть даже это клетка со всеми удобствами: мало того, что там тёплый удобный коврик, так ещё и усесться можно.

Аня всё рассказывала мне, как они там все волнуются перед визитом губернатора – ещё бы, если сумели его самого заинтересовать, то музей действительно удался. Я видел только самое начало зарождения музея – надо бы посмотреть, что там сейчас.

...Вчера, после того, как каждое зеркало “отозвалось” на мой “it thinks”, я осознал – возможно, за нами всё это время наблюдали. Оттуда, из зеркал. Вера права, это приборы. А поскольку мы своими руками принесли их домой – может, поэтому танаброны или их таинственные хозяева оставили нас в покое. Зачем следить, если каждый из нас каждый день носит с собой персонального шпиона, соглядатая? Если хотя бы раз в день заглядывает в зеркало? И что теперь, подозревать Антипова и второго антиквара, Трегубова? Так и чокнуться можно.

— Теперь нет больше ощущения, что за нами наблюдают? – поинтересовалась Вера. Я отрицательно покачал головой – нет, больше нет. – Хорошо. Знаешь, я бы ещё исследовала те зеркала, что в школьном музее. А все наши я исследую в лаборатории – если я не ошибаюсь, в их отражающем слое должна появиться такая же структура. И ещё...

И Вера поведала ещё несколько фактов про те осокинские зеркала, что успела рассмотреть. Во-первых, состав стекла и зеркального слоя практически идентичен. Формула, если так можно выразиться, сплава и стекла теперь известна с высокой точностью – и по заявке Веры в одной из соседних лабораторий уже готовят небольшие “тестовые” зеркала. Вряд ли они все будут обладать теми же свойствами – ведь неясно, как воспроизвести световозвращающую структуру. Это даже сейчас – адский труд, а в конце девятнадцатого века? Во-вторых: луч света, вошедший в зеркальный слой под определённым углом, между двадцатью двумя и сорока градусами, возвращается не сразу, а с задержкой в одну целую восемнадцать сотых секунды. Где, спрашивается, световая волна находится всё это время? Почему возвращается, не потеряв интенсивности?

— Получается, что эти люди, или кто они такие – Вероника и её коллеги – действуют на Земле как минимум двести лет! Тебе страшно? Мне – немножко страшно. Ладно, – махнула рукой Вера. – Нам уже пора собираться. Денис! Кошки уже в переносках?

— Да, мама. – Денис появился на пороге комнаты. – И им это не нравится.

— Мне бы тоже не нравилось, – согласилась Вера. – Ну всё, мы выдвигаемся. Я позвоню, как освободимся. Удачи!

* * *

Музей стал действительно большим и интересным – я осознал, что в нём теперь две комнаты – видимо, прорубили проход в соседнее подвальное помещение. Сухо, чисто – и зеркала. Повсюду, на стенах – и стенды, плакаты, всё как положено. Только что тапочки на входе надевать не заставляют.

Аня сразу потянула меня за руку в дальний угол зала – там четыре зеркала, привезённых накануне – их нужно повесить на стены – крепления уже есть, вчера кто-то из родителей одноклассника помог – теперь повесить, снабдить пояснением, занести в каталог. Как раз есть, чем заняться, пока не начались проводы масленицы. Чучело последней уже красовалось на стадионе за зданием школы – зрелище обещает быть красочным. Уже многие в курсе, что руководство области обратило внимание на школу, постараются не ударить лицом в грязь.

Час прошёл быстро. С четырьмя зеркалами управились быстро; а потом Аня стала моим гидом, и провела по всей выставке. И чего там только не было! По мотивам этой экскурсии можно написать книгу об истории зеркал. Я и не думал, что Аня и Денис – естественно, с помощью многих других – сумеют создать настолько интересный музей.

— Вы молодцы, – потрепал я её по голове. Аня улыбнулась и смутилась. – Нет, правда. А что во второй комнате?

— Там ещё ремонт не окончен. Там будет второй зал – нам ещё обещали зеркала подарить, старинные. Из других стран.

— Не помешаем?

Мы с Аней обернулись. Римму Васильевну, учительницу физики, я вполне ожидал увидеть, но вот того, кто стоял с ней рядом...

— Владислав Анатольевич?! – я не сразу вспомнил имя и отчество антиквара. Он стоял в дверях, живой и здоровый, улыбающийся – было, правда, что-то странное в его облике, но я не понял, что.

— Собственной персоной, – подтвердил он. – Мы с Риммой Васильевной давние знакомые. Естественно, я захотел всё увидеть своими глазами.

— Но как же ваше исчезновение?

— А, пустяки, – махнул он рукой. – В больницу лёг, печень прихватило. Всё уже позади. А у вас тут очень мило!

Что-то продолжало привлекать внимание, раздражать – какая-то мелочь. Что-то не так в одежде Антипова. Ладно, пустяки – он, помнится, обещал и сам подарить что-то музею. С одной стороны, неудобно напоминать, а с другой, как любит повторять Вера – неудобно только штаны через голову надевать.

— Аня, покажешь Владиславу Анатольевичу? Лучшая моя ученица! – похвалила “физичка” Аню, взяв её за плечи – и снова смутила Аню. – Ну-ну, зачем смущаться? Ваших ведь рук дело.

— Конечно! – довольная Аня поманила антиквара за собой.

Странно. Вроде бы Колосов сказал, что будет держать нас в курсе относительно Антипова. С другой стороны, кто мы ему? Свидетели? Таких, как мы – двенадцать на дюжину. Может, и позвонит, когда-нибудь.

Нежданные гости заняты – отлично. А я пока посмотрю на здешние зеркала. Латунные и медные особого внимания не привлекли, а вот соседнее, в рост человека – привлекло. Очень даже привлекло: я почуял – примерно так же, как вечером в ванной, накануне, пристальное внимание “с той стороны”. Только этого не хватало.

Я покосился на остальных – стоят шагах в двенадцати, и Аня, показывая на одно из зеркал, что-то увлечённо рассказывает. Отлично, не буду привлекать внимания. По возможности. Я прикоснулся к тем шести кубикам – высыпал их в карман куртки, не особо понимая, зачем – и почувствовал “приближение” того самого слова. Провалиться!

— It thinks, – сказал я тихонько, и прикоснулся ладонями к раме зеркала. Не без усилий – зеркало ощутимо “сопротивлялось”, но в конце концов “сдалось”. И вновь я вижу, как поверхность становится идеально гладкой, залечивается.

Я осознал, что в музее стало абсолютно тихо. Проклятие, так они заметили?

Я оглянулся и не сразу понял, что именно я вижу.

Антиквар стоял у того самого ростового зеркала, про которое рассказывала Аня, прикоснувшись к его поверхности ладонью – а Тарасова одной рукой прижимала к себе Аню, ладонью другой зажимала ей рот. По глазам Ани я всё понял – напугана. Ещё бы!

— Рада, что вы продемонстрировали, – сказала Тарасова, улыбаясь как ни в чём не бывало. – Сейчас, Константин Сергеевич, вы достанете из сумки зеркало, которое носите с собой, посмотрите в него и произнесёте слово. Название книги, припоминаете?

Антипов дружелюбно улыбнулся.

Я действовал молниеносно – так мне показалось. Уже через секунду луч фонаря – а в режиме стробоскопа он любого остановит – ударил им в лицо. Аня, зажмурившись, со всей силы ударила Тарасову пяткой по колену – видимо, думала, что её отпустят.

Если бы! Тарасова словно и не заметила удара. Они оба с Антиповым даже не зажмурились. Только рассмеялись.

— Мерзкая оболочка, – сказала Тарасова, убрав ладонь со рта Ани – она посмотрела на свою ладонь с явным отвращением. – Но помогает, верно? Не тратьте зря силы. – Она протянула свободную ладонь ко мне, и я отчётливо увидел, как с кончиков её пальцев начала стекать, клубясь, тьма. И я понял, что не надел очки.

Почему и когда я их снял? Неясно – не помню. Очки в верхнем кармане куртки. Я выключил фонарь и надел очки, стараясь выглядеть спокойным. Теперь я видел – вместо глаз и у Тарасовой, и у Антипова зияли чёрные провалы.

— Вы видели, как тьма пожирает человека, Константин Сергеевич? – Тарасова, или что это было на самом деле, уже не улыбалась – Аню держала крепко. – Если не хотите увидеть...

Звонок. На мой мобильный. Я машинально “поднял трубку”.

— Костя, мы к школе подъезжаем, – голос Веры. – Вам там помощь не нужна? Если нет, отвезём кошек домой и вернёмся.

— Скажите: Аня подвернула ногу, срочно нужна помощь, – сказала “Тарасова” вполголоса. – Скажете именно так, ни единого лишнего слова. – Она поднесла свободную ладонь ближе к лицу Ани – я увидел, что тьма клубится и стекает на пол у самого её лица. Аня зажмурилась.

Я сказал именно так.

— Ясно, сейчас будем. – Вера абсолютно спокойна. Именно такое спокойствие и выручает всегда: никакой паники, никакой потери времени.

— Замечательно, – улыбнулась “Тарасова” и убрала ладонь от лица Ани. – Теперь вы достаёте зеркало, смотрите в него и произносите вслух то самое слово. Если забыли, я его напомню.

Спокойствие. Только спокойствие. В очках стало проще – не видно, я надеюсь, выражения моих глаз. Что-то придумать. Что-то надо придумать. Я расстегнул на ощупь молнию на сумке, запустил внутрь руку, прикоснулся к ручке зеркала... и вспомнил. Вспомнил, как крошится, осыпается кирпичная кладка. Вот зараза! Как можно было забыть про это?!

— Не тяните время, Константин Сергеевич, – сухой голос “Тарасовой”.

Я вынул зеркало, отвернулся от остальных – постарался снять с правой руки то самой кольцо, из карбида вольфрама. Один из самых прочных материалов на свете – взял кольцо так, чтобы держать его режущей кромкой наружу. Пробовали поцарапать зеркало кромкой кольца? Я тоже не пробовал. Везение, подумал я, вспомнив про кубики. Мне нужно везение. Совсем немного. Проклятие, наоборот – много. Я оглянулся, встретился взглядом с Аней – она открыла глаза, и лицо её стало совершенно спокойным. Я медленно моргнул – Аня повторила мой жест.

Я повернул зеркало так, чтобы видеть в нём отражение “Тарасовой”. Только не промахнуться. Только не попасть по Ане. Я не сомневался, что случится то же самое – даже нет, я верил. Верил всем сердцем. Ни было ещё ничего такого, во что бы я верил настолько истово.

Я провёл режущей кромкой по зеркалу. Резкий, неприятный хруст.

* * *

“Тарасова” взвыла – и голос этот не был человеческим – так могло бы взреветь крупное хищное животное, угодив лапой в капкан. По лицу и руке танаброна прошла рваная полоса – и оттуда потекла, хлынула тьма. Аня не растерялась – бросилась ко мне, и поймала на лету брошенный ей фонарь.

Я тем временем доставал из сумки второй. Только бы не вмешался Антипов...

Не вмешался. Видимо, растерялся. “Тарасова” – танаброн в человеческой оболочке – выла и ревела, медленно опускаясь на колени. Аня включила фонарь, и направила конус яркого света на то, что притворялось учительницей физики. Танаброн вспыхнул как магниевая стружка – как та книга на полу магазина.

“Антипов” бросился наутёк. Я попытался чиркнуть по его отражению – промазал, и трещина с грохотом разделила дальнюю стену. Вот незадача! В третий раз мне снова повезло – “Антипов” замешкался у входной двери, и мне удалось попасть по его спине.

Рёв и шипение – удаляются по коридору. Ушёл. Но если я прав, он ранен, и теперь должен бояться света.

— Аня, ты как? – я подошёл к ней. Аня медленно приближалась к дымящейся кучке пепла – всё, что осталось от “Тарасовой”.

— Нормально, папа, – сказала она совершенно спокойным голосом. Хорошо держится, молодчина.

* * *

Вера припарковала машину поблизости от школьных ворот. Не сговариваясь, они выбежали с Денисом из машины и открыли багажник. Там не только предписанная правилами аптечка – там и настоящая, со всем тем, что действительно может пригодиться, случись что.

— Идём, поможешь, – сказала Вера Денису, взяв аптечку. – Проверь, что телефон с собой – я сейчас узнаю, нужна ли “Скорая”.

— Мама, они волнуются! – указал Денис. И впрямь: и Плюшка, и Герцог мяукали и царапали свои клетки изнутри. А ведь всю предыдущую дорогу сидели спокойно, Плюшка даже задремала.

— Ладно, возьмём их с собой, тут недалеко, – решила Вера. – Унесёшь обоих? Отлично, догоняй, – отдала сыну брелок сигнализации, – они, скорее всего в музее.

* * *

Я осторожно приблизился к тому, что осталось от “Тарасовой”. Немного осталось. И ведь придётся теперь объясняться – вероятно, с полицией. Наше счастье, что не сработала пожарная сигнализация – иначе вся школа уже стояла бы на ушах.

— Папа, он унёс зеркало! – указала Аня. – Смотри! То самое, у которого ты стоял!

Зараза, и впрямь унёс. Когда успел, почему мы не заметили? Видимо, потому и замешкался у двери – для чего-то ему нужно это зеркало.

Мы не успели броситься искать “Антипова” – у обоих теперь в руке по фонарю. Входная дверь распахнулась, и в помещение музея вбежала Вера.

— Аня, ты почему стоишь?! Нужно её посадить! Костя...

— Мама, я в порядке, – сказала Аня. – Я правда в порядке.

Вера поставила аптечку на пол, посмотрела на нас с Аней. Её взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Что здесь... – начала она, и заметила кучку пепла поодаль – и, вероятно, почуяла запах дыма. – Что здесь случилось?!

— Мы расскажем. Сейчас не это главное. Антипов в здании...

— Это не Антипов! – сердито возразила Аня.

— Верно, спасибо. Танаброн в здании, возможно – в облике Антипова. Он ранен. И он взял с собой одно из зеркал. Ты никого не заметила по дороге?

— Нет. – Вера поправила фотоаппарат. Его-то зачем взяла? Видимо, машинально прихватила с собой – наверное, делала снимки там, в клинике.

Лёгкий топот – и в музей вбегает Денис. В каждой руке по кошачьей переноске – с “пассажирами” внутри.

— У вас всё... – он осёкся. – Что случилось?

— Уходим, – Вера надела на шею дочери фотоаппарат на ремешке. – В коридоре горит свет – никуда не сворачивать! Если я права, нужно покинуть школу. Держимся вместе, фонари наготове. Снаружи солнце – туда он не выйдет, если ранен. Давайте, давайте! Аня, дай фонарь и возьми одну переноску у Дениса. Идёмте!

Дети кивнули, и выбежали из музея.

— Нас подождите! – крикнула Вера им вслед. – Идём, идём отсюда! Говоришь, он унёс зеркало? Значит, держится где-то в тени – а почти все комнаты заперты. Мы найдём его.

Лязг и грохот. Кто-то захлопнул дверь музея снаружи – и опустил засов. Верно, есть там засов – это помещение раньше запиралось на висячий замок – так и не дошли руки врезать дверной.

Мы бросились к двери – не подаётся.

— Сделай что-нибудь! – велела Вера. Сама взяла телефон. Сигнал из подвала слабый, но достаточно устойчивый. – Денис? Денис, нас заперли в музее. Нет, не вздумайте возвращаться! Найдите охрану – там, на стадионе – и скажите, что в здании опасный преступник. Кошек оставьте в машине. Пусть орут, потерпят!

Я тем временем пытался выломать дверь. Как же, выломаешь – на совесть делали – поди, ещё в царской России. И ничего тяжёлого нет под рукой – разве что посмотреть, не остался ли строительный инструмент там, во второй комнате. И я побежал в дальнюю комнату.

Свет мигнул, в комнате стало ощутимо темнее. Вот ещё новости! Вера включила фонарь – видимо, проверяет, одни ли мы в музее.

* * *

— Идём на стадион! – указал Денис. – Мама сказала: найти охрану, самим не соваться.

— Охрана ничего не знает про танабронов, – возразила Аня. – И нам не поверят. А если пойдут без фонаря? Что будет?

— Что предлагаешь?

— У тебя есть фонарь, я знаю, у меня фотоаппарат. Идём, выпустим их, и уйдём все вместе!

Что-то в голосе сестры было такое, что Денис согласился. Кошки, внезапно, перестали мяукать – сидели в переносках тихо.

Дети двигались назад, к лестнице, ведущей в музей – Денис включил свой фонарь и освещал всё на пути, не забывая оглядываться – Аня включила фотоаппарат и поставила заряжаться вспышку.

* * *

Я нашёл разводной ключ – массивный, старый и ржавый; всё остальное вряд ли поможет в неравной борьбе с хорошей, дубовой дверью – точнее с засовом по ту сторону. Бегом бросился обратно и понял, что дверь так просто не открыть – прилегает плотно, в щель не то что разводной ключ вставить – лезвие не каждого ножа войдёт. Что делать? Только что пытаться разбить дверь. Ну или найти что-нибудь действительно массивное – в качестве тарана.

Свет в комнате померк – лампочки стали тусклыми. Мы с Верой оглянулись – из зеркал, почти из всех, сочилась мгла; она стекала на пол ручейками и клубилась. Нечего и мечтать, чтобы вновь пробраться во вторую комнату. Лучи наших фонарей словно размешивали её, рассеивали, но ненадолго. Лужи тьмы на полу начинали колыхаться, приподниматься – словно силились обрести какую-то форму.

— Там кто-то идёт! – прошептала Вера, схватив меня за руку – не забывая при этом обмахивать пространство вокруг нас – пока что удавалось не подпускать тьму ближе пяти-шести шагов.

Она права – в третьем справа зеркале на дальней стене обозначился силуэт – похоже, человеческий. Он словно брёл в чернильном море, постепенно приближаясь.

— Попробую ещё раз, – я вручил Вере второй фонарь и принялся искать, нет ли слабых мест в дверном косяке.

Единственный раз в жизни – сейчас – я не был рад тому, что дверь и косяк сработаны на совесть.

* * *

Дети подошли к коридору – теперь направо, ещё двадцать шагов и будет лестница вниз, в подвал. И тут кошки словно взбесились – принялись неистово царапать дверцы своих клеток. Молча, но ожесточённо.

— Надо выпустить их, – сказала Аня, остановившись. – Давай, открывай!

— Ты с ума сошла?! Потом ещё и их ловить?

— Посмотри! – Аня указала рукой на клетку с Плюшкой – ту, которую сама держала.

Плюшка уселась, перестала скрести дверцу, посмотрела по очереди в глаза людям – и кивнула, совершенно человеческим жестом.

— Ничего себе... – прошептал Денис. Но возражать не стал – поставил свою клетку на пол и открыл. Герцог тут же вышел, и уселся у его ног. Плюшка, едва её выпустили, поступила так же.

— Идёмте! Нам...

Аня не успела закончить фразы. Из-за поворота выползло чёрное облако и, через долю секунды, накрыло её с головой.

Всё исчезло – верх и низ, лево и право; ничего не видно и не слышно – только собственное сердце стучит, колотится испуганной птичкой о прутья клетки. Аня успела понять, что не может дышать.

Чьи-то руки схватили её за плечи и потянули – Аня попыталась вдохнуть, и, неожиданно, это ей удалось.

Кошки сидели прямо перед ней – и, приняв угрожающую позу – спины вздыблены, хвосты распушены – угрожающе шипели. А перед кошками, на расстоянии шага, висело чёрное облако, занимая весь коридор сверху донизу – выпускало в сторону людей и кошек чёрные кляксы-щупальца, но не могло продвинуться.

Денис – это он вытянул сестру из облака – схватил свой фонарь и направил на облако. Но вместо яркого белого света из фонаря выплеснулся едва заметный, жалкий желтоватый лучик. Аня, всё ещё не совладавшая с дыханием, отрешённо смотрела, как её пальцы словно сами по себе берут фотоаппарат...

Вспышка!

Чёрную тучу словно сдуло – была, и не стало. Кошки бросились вперёд и направо – туда, откуда явилось облако. Аня трясущимися пальцами нащупала и нажала кнопку – зарядить вспышку. Ну давай же, давай! Из-за поворота вновь доносились шипение и рёв. Заряжена! Аня с Денисом бросились вслед за кошками.

Силуэт, отдалённо напоминавший человеческий – чёрная человекообразная фигура – отступал, шаг за шагом, а кошки надвигались, угрожающе рыча и шипя. Аня окончательно пришла в себя и, “прицелившись”, нажала на спуск.

Вспышка!

Силуэт вспыхнул, весь сразу – да так жарко и ярко, что кошки попятились, не переставая рычать, а Денис прикрыл ладонью глаза. Несколько секунд – и всё, только небольшая кучка пепла, да едкий дым.

— Там кто-то стучит по двери! – указал рукой Денис. – Бежим!

Кошек уговаривать не пришлось – мчались по лестнице впереди людей.

* * *

В дверь постучали – с той стороны. Я едва не выронил разводной ключ себе на ногу.

— Папа? Мама? – голос Дениса. – Он запер дверь на замок, а ключа нет нигде. Мы в машину за инструментами! Держитесь!

— Спасибо! – крикнула Вера. – Костя, смотри! Это она! Это Вероника!

Она оказалась права – прямо из зеркала вышла Вероника. Она светилась – словно солнце, ярко, до боли в глазах.

— Уходите! – крикнула она. – Я задержу их, уходите быстрее!

— Легко сказать, – пробормотал я и врезал, от души, по нижнему правому углу косяка – дерево в этом месте треснуло. Бесполезно – не подалась ни на миллиметр. Теперь только ждать, когда дверь откроют снаружи.

Из зеркал теперь тьма не сочилась – выливалась потоками, и все они устремлялись на Веронику. Потоки становились всё плотнее и быстрее – они бесследно сгорали на расстоянии шага-другого от Вероники. Лучи наших фонарей, которые вчера ещё казались Солнцем в кармане, по сравнению с Вероникой оказались жалкими светлячками. Вероника замерла, раскинув руки в сторону, а потоки, лавины, водовороты тьмы неслись на неё со всех сторон – на неё, только на неё.

* * *

Денис, Аня и кошки выбежали в главный коридор... и замерли. Прямо перед ними – ещё одно облако. Чтобы выйти на улицу, придётся пройти через него. И, похоже, облако выплыло из комнаты направо – единственная на этом этаже незапертая комната, здесь собирались утром, когда обсуждали план мероприятия. Герцог и Плюшка отважно бросились вперёд, и туча явственно отступила – отползла. Аня вновь нажала на спуск – и очистила коридор. Но из комнаты тотчас вновь поползли чёрные щупальца.

— Заряжайся, ну, быстрее! – приговаривала Аня. – Быстрее! Денис, что позади?

— Там чисто! – оглянулся Денис. – Никого!

* * *

— Уходите, у вас мало времени! – крикнула Вероника. – Быстрее!

— Дверь заперта с той стороны! – крикнула Вера в ответ. Вероника махнула нам руками, жест понятен – в стороны! – и сделала жест, как будто метнула в дверь невидимый камень. По двери словно ударил огромным молотом могучий великан – и сама дверь, и косяк пошли трещинами – но устояли. Вероника замахнулась вновь... и лавина тьмы поглотила её.

Вера судорожно вздохнула. Шли секунды, тьма всё неслась туда, где, невидимая сейчас, находилась Вероника.

Вспышка. Яркая, ощутимая физически. Она стёрла тьму, очистила комнату, наполнила воздух грозовой свежестью.

Мы с Верой, не сговариваясь, сглотнули – заложило уши.

Мы одни. Там, где стояла Вероника – на расстоянии шагов десяти от нас – висел едва заметный, напоминающий человека призрачный силуэт. Он расплылся, потерял очертания человека, и... поплыл к нам. Мы отшатнулись бы – да некуда.

Светящийся туман накрыл нас... и рассеялся.

— Что с ней случилось? – прошептала Вера. – Куда она делась?

Не знаю. Но ничего хорошего, похоже, не случилось.

А из зеркал снова начала сочится мгла.

— Я позвоню им, – сказала Вера. – Пусть не возвращаются в школу. Пусть остаются снаружи.

И поднесла телефон к уху. Я держал оба фонаря и обмахивал ими пространство – сколько-то ещё удастся продержаться.

* * *

Аня “выстрелила” вспышкой внутрь комнаты – и там сразу стало светло и чисто. У самого входа, прислонённое к стене, стояло то самое зеркало. И оттуда вытекали чёрные струйки темноты.

— Заряжайся, давай, ну быстрее же! – крикнула Аня. – Денис, открой окно!

— Там решётки, и они заперты!

— Сделай что-нибудь!

Герцог и Плюшка, ворча, уселись у двери – приняли угрожающую позу. Похоже, тьма выползала откуда-то ещё – в коридоре темным-темно. Однако в комнату темнота не вползала.

Денис схватил стул, и ударил им в решётку. Вновь и вновь. Замок, хоть и неказистый на вид, выдержал.

* * *

Аня “выстрелила” вспышкой прямо в зеркало. Оно осветилось изнутри на какое-то время... и постепенно потускнело. Герцог и Плюшка держали оборону – облако темноты так и висело по ту сторону дверного проёма.

Денис ударял стулом вновь и вновь. Замок всё ещё держался.

Телефон Ани зазвонил. Она едва не выронила фотоаппарат. Посмотрела – мама.

* * *

— Уходите из школы... – начала Вера, и вдруг из зеркал – из четырёх – вырвалась, пронеслась по комнате яркая белая вспышка. И вновь – никакой тьмы. – Что это было?!

— Мама, что там у вас?! – голос Ани по громкой связи.

— У нас какая-то вспышка! Что у вас там творится?

— Это я! Мы нашли то зеркало, я в него вспышку выпустила!

— Ещё! – потребовала Вера. – Пожалуйста, милая, ещё! Это важно!

* * *

Денис ударил, со всех оставшихся сил, повторно – и замок не выдержал. Два хороших пинка – и всё, окно открыто.

— Батарейка садится! – крикнула Аня. – Не знаю, сумею ли снова. Мама, папа, держитесь!

— Нужно что-то такое, у чего не садится батарейка... – медленно сказал Денис. Они с сестрой встретились взглядами, и воскликнули, в голос:

— Солнце!

— Прыгай вниз! – велела Вера. – Я подам тебе зеркало! Только не урони!

— А кошки?

Аня оглянулась. Кошки уверенно держали оборону – шипели и рычали, не пропускали неприятеля, кем бы он ни был.

— Они справятся. Ну давай же! Быстро!

Денис едва не упал на лицо – запнулся ногой – но успел подставить руки. Показалось, что на улице жаркое лето, хотя ещё февраль, и чуть-чуть выше нуля – видимо, в честь масленицы. Он принял зеркало – чуть не уронил – и, прихрамывая, побрёл вместе с ним прочь из тени. Нужно сделать всего только пять шагов. Только пять.

* * *

Ещё одна вспышка... и всё. Наверное, кончились батарейки. Наших фонарей тоже надолго не хватит, вернее – надолго не хватит нас самих. Руки и ноги болят, невероятная усталость. Почему? Отчего?

Мы прижались к двери спинами; Вера сжимала телефон – звонок ещё идёт, и там явно что-то происходит, но нет сил спрашивать, что. Я держал оба фонаря и обмахивал ими пространство перед нами.

— Наверное, глупо сейчас спрашивать, – сказал я, не отводя взгляда из ползущей к нам тьмы. – Что это была за статуэтка? Ну, твой новогодний подарок?

— Это моей бабушки. Я в детстве часто болела, и когда простужалась, видела один и тот же кошмарный сон – бред. Я кружусь в пространстве – как планета – но не вокруг Солнца или Земли, а вокруг каких-то жутких чудовищ. И не могу глаза закрыть. Бабушка говорит, её кошка приходила ко мне, ложилась под бок – и мне становилось легче. А потом бабушка дала мне статуэтку – сказала, что на ней та самая кошка изображена. И она помогала. Правда помогала. А потом куда-то делась. Бабушка никак не хотела говорить – родители сказали, уже когда бабушки не стало – уронили со стола, и нечаянно наступили. И всё, в мелкие кусочки.

— И тебе подарили такую же?

— Не такую же. Именно эту. Я все её подробности помню. Это она. Вера отрешённо смотрела на то, как сгущается тьма перед нами. – Смотри! – она протянула руку ладонью вперёд. Рука отчётливо светилась оранжевым. – И у тебя тоже! Это она, да? Это она с нами сделала?

Я покачал головой. Может, и она. Знать бы, зачем.

* * *

Денис с трудом добрёл до открытого солнца – стараясь не выронить зеркало – и направил его поверхность в сторону светила.

Зеркало издало приятный музыкальный звук – и гул. Он слышался откуда-то изнутри зеркала, становился всё сильнее.

— Помоги им, – прошептал Денис. – Я знаю, ты можешь. Помоги, пожалуйста!

Солнце весело светило, прогоняя тени, тьму и страх. Стало спокойно и радостно. Оно поможет, понял Денис. Обязательно поможет!

Гори, гори ясно!

* * *

Нам показалось, что в комнате взорвалась бомба. Когда перед глазами перестали прыгать тёмные зайчики, мы увидели, что из пяти зеркал вырывается сильный, яркий свет. Нет, уже из шести. Из семи! Прошло несколько секунд – и все стеклянные зеркала стали яркими прожекторами.

Дверь за нашими спинами скрежетнула и подалась назад. Я вовремя подхватил Веру за локоть. Дверь-то почти сломана! Нужно было всего ничего!

Я пнул дверь – сколько осталось сил – и она развалилась, упала грудой дерева и покорёженной стали.

— Мама, у вас всё в порядке? – голос Ани. – Денис вынес зеркало на солнце.

— У нас всё хорошо! Спасибо вам!

Связь оборвалась. Вера посмотрела на телефон – села батарея. А ведь утром зарядила до ста процентов!

Комната осветилась – зеркала продолжали светить, но теперь осветились и сами стены.

Мы с Верой уже собирались уходить – снаружи вроде бы есть освещение – но замерли. А потом вернулись.

Стены сами стали зеркалами. Ну или чем-то похожим. По ту сторону его оказалось не отражение интерьера музея – а что-то совсем другое. Летний пейзаж проступил вокруг.

У каждой стены стояли люди. И кошки – по правую руку от каждого человека сидела кошка – и все они смотрели на нас. А потом направились в нашу сторону. Люди шли размеренным шагом, кошки семенили рядом.

Люди подошли к стенам комнаты... и прошли насквозь. Вера ахнула. Люди прошли, а кошки остались сидеть “по ту сторону”.

Четырёх из вошедших “из зазеркалья” я узнал сразу.

Разумеется, Вероника. Жива, вот и отлично! А то, что отступила – видимо, пришлось, в бою всякое бывает. Всё такая же улыбчивая и ехидная. Всё в той же одежде.

Рядом с ней вышла и встала женщина лет тридцати пяти – в нарядном платье до пят, со множеством украшений – и в изящной соломенной шляпке. Всё светлое, лёгкое, приятное для глаз. Я посмотрел на её кошку... и узнал кошку.

— Мадам Жанна-Антуанетта де Помпадур? – спросил я женщину. Она холодно улыбнулась, и кивнула.

Из другой стены вышел... Алан Дарму собственной персоной. Его мэн-кун остался по ту сторону – смотрел на нас и “медленно мигал”. А рядом с Дарму вышел из зеркала и остановился Фернандо Валли – так, во всяком случае, звали его кота, корниш-рекса.

И несколько незнакомых нам молодых людей. Один – рыжеволосый, веснушчатый, едва ли намного старше наших близнецов – вышел, и встал рядом с мадам де Помпадур. Его котёнок – перс-подросток – остался поблизости от кошки мадам де Помпадур. И я понял, кто это.

— Эдуард! – я не сразу совладал с голосом. – Рад видеть вас в добром здравии. Как ваши рабы? Довольны ли вы ими?

Мальчик встретился взглядом с мадам де Помпадур – женщиной в шляпке – и... весело рассмеялся. За ним рассмеялись и все остальные.

(окончание следует)